Очередной подход к архивам. Наудачу вылавливаю из кучи первые попавшиеся фото. Цельного рассказа не получается. К тому же лучшие, отборные кадры пропали, остались лишь съёмочные дубли. Но иногда и на них можно разглядеть что-то любопытное.
Вот несколько фото, предположительно, 1989 года. А может, 88. Предположительно, 7 или 8 ноября, годовщина Великой Октябрьской. Не люблю и не любил снимать остро социальные сюжеты. Собственно, я их ненавидел. Уж очень пошло, банально, лживо, да и делают это абсолютно все. Но иногда, даже против воли, они попадали в кадр. Прошло много лет, муть отстоялась. Вот митинг на манежке и почти никого на Красной площади. Милые девочки пришли себя показать и, возможно, сделать маленький ченьч. Старые бабки и зрелые мужики пришли на митинг: а что, собственно, такого там говорят? Хорошего, конечно, ожидать не приходится. Мелкий начальник в шапке пирожком на четвертом фото сразу напомнил историю про ментов-убийц со Ждановской. Он поддатый, душа нараспашку, шарфа нет. В пузатом портфеле бутылка коньяка и палка сервелата, праздничный заказ. Он ступает по лезвию бритвы. И юные киргизы: мы — хозяева страны! Они веселы, они в это верят. Собственно, так и случилось. Хотя есть нюанс.
Сообщения с тегами архивы
Москва, 1989
Касимов, июль 1978
Касимов – городок на Оке, в Рязанской области, с богатой историей. Некогда — столица ханства. Здесь правили Чингизиды. Рынок рабов, меха, мёда… Затем – уездный город. Небольшая торговля, жизнь которой давала река. Но река уступала первенство железной дороге, и торговля тихо угасала. Здесь мы видим, возможно, самую нижнюю точку его экономической траектории – 1978 год. Радиоэлектронный заводик, да швейная фабрика. Но какой же это был уютный и ласковый город! Не знаю, чем объяснить, но находиться там было так приятно, что не хотелось уезжать. В конце 1980х годов новый рывок ему дал завод по переработке золота, там тоже были свои, хм, особенности, почитайте, интересно. В наши дни там не был и не знаю, сохранился ли этот дух. Надеюсь, что да, и золотая лихорадка его не уничтожила. Будь благословен, Касимов!
Эти фото я сделал на Зенит-В с Гелиосом-44. Мой отец задумал большое автомобильное путешествие вдоль Оки из Москвы в Горький. В Горьком жили наши родственники. В Касимове он бывал по работе и очень хотел погулять там без спешки. Ещё мы заезжали, кажется, в Муром. Мы, то есть родители и аз многогрешный, ехали на новом Москвиче-408. С нами путешествовал брат матери, дядя Витя, на ещё более новом Запорожце. И как раз в Касимове к нам должен был присоединиться дядя Миша, друг отца, с шестнадцатилетней дочкой Ирой. Я прям очень ждал этого. Мне было 23, если что. Мысли о девушке, которую я до того видел разве что одним глазом, будоражили воображение. Дядя Миша, однако, так и не появился, как и Ира. Мобильников тогда не было. Он ехал на Москвиче-407, и у него оборвался шатун. За три дня в лесу он разобрал блок, выбросил неисправный шатун и поршень, и доехал до дома на трёх цилиндрах. В этом весь дядя Миша. Убитая и запущенная тачка, которую, однако, он был способен оживить в любых условиях. У этого его голубенького Москвича не было замков, и угоняли его десятки раз — но дальше километра уехать не могли.
Восьмое декабря 1991
Союзу конец, это было ясно уже давно. Выводы каждый делал свои. Я всю жизнь мечтал путешествовать, и едва представилась возможность поехать в США, немедленно отправился. К тому времени я уже уже какое-то время фотографировал довольно осознанно, и накопил определенное количество работ. И взял их с собой. Все. В виде слайдов, то есть каких-то копий, бэкапов итд не существовало. По дороге из аэропорта меня ограбили. Собственно, этого было и достаточно, можно было отправляться обратно. Друзья поселили меня в маленькой квартирке в центре Сан-Франциско и дали пока Никон Ф3. Я же был так оглушен потерей, что снимать, вообще-то, не мог. Я был буквально убит. Даже удивительно, как можно было себя отождествлять со своими работами. А, может, и правильно. Ну вот, и наступило утро. Из-за часовых поясов я проснулся очень рано. Выглянул в окно. Народ бежит на работу, солнышко светит, и вообще Сан-Франциско — это вечный праздник. Вон и лампочки к Рождеству уже повесили. Но на душе ужас, да ещё и Союз распался: куда я буду возвращаться, если той страны, из которой я уезжал, уже не существует? Руки сами потянулись к камере, буквально через силу.
Несколько мгновений у метро «Сокольники» в октябре 1977
В 70е ещё оставались островки старой купеческой Москвы, это один из них. Через год здесь всё снесли. Вы видели, какое теперь днище? Я не идеализирую прошлое, и не мечтаю вернуться в то время. Но хоть немножко этой красоты следовало бы оставить, на память. Таких домов теперь построить нельзя, ни за какие миллионы. Примерно в те годы я стал брать фотоаппарат в руки, так сказать, серьёзно. Боря Жданов убедил меня, что я крутой фотограф. Андрей Васильев отвел на курсы Баканова в Политех — и готово, глаза открылись. Кажется, первое, что они увидели — это то, что всё уходит. Люди мрут, дома ломают. Натура исчезала, гибла прямо на глазах, и её нужно было спасти, сохранить хотя бы в памяти. Чем я немедленно и занялся.
Субботник ИПМ 1978 года
Около ДР Ильича всегда устраивали весенний субботник. Играла музыка, всем раздавали новенькие мётлы и лопаты и вообще было ощущение праздника. Помахав черенками часок, шли пить пиво. Никакого занудства — не то, что замогильные шествия под ледяным осенним дождём.
Что можно разглядеть на старых фото: 1. Курдюмов, как всегда, окружён молодёжью. 2. Работает один Саша Захаров — что ему сказали, то и делает. 3. Студенты старших курсов, официально ещё числятся в МФТИ, но на субботник выходят с базовой кафедрой. 4. Таня Елизарова — девушка высоких достоинств, ныне профессор. 5. У других организаций тоже субботник — и они взяли с собой кефир! В треугольных пакетах по пол-литра. 6. По Тверским-Ямским улицам ходил трамвай!! На самом деле не вполне ходил, это был длинный, на два квартала, разворот, который сначала сократили, потом убрали, а теперь продолжили до вокзала. Убрали трамвай в то время, когда весь квартал снесли и построили блатной дом (ныне 2я Тверская-Ямская 54), где впоследствии жил Ельцин. 7. Москательная лавочка на Лесной 15, по всей видимости, была не государственный, а кооперативно-артельной. Об этом говорит витиеватый герб на вывеске, похожий на герб Центросоюза. Лавочку держали армяне. В ней всегда пахло гуталином. В перестройку там открыли кафе «Цахкадзор», походу они же. А потом всё снесли и устроили бизнес-центр с кофешопами и секретаршами. Кстати, до революции там был публичный дом. Вокзал же рядом. Говорят, что и ближе к нашему времени кварталы эти сохраняли своё обаяние. 7. Весной воздух наполнен голубоватой дымкой и сиянием. Это не иллюзия, это пыльца.
Чего действительно жаль — домашнего уюта Тверских-Ямских. Двухэтажные домики, первый этаж каменный, второй деревянный. Дома стояли впритык, и в каждом фасаде была арка для въезда во двор, по бокам ворот — гранитные тумбы. В окнах бальзамин, кружевные занавески — у какой хозяйки лучше. Все дома разные, все разноцветные. У меня не осталось ни одного фото. Не успел.
КСП 1979 года
Лев уговорил. У меня в то время, кажется, уже была Практика, но в поход отправился с Киевом, к которому как раз купил Юпитер-12, мой первый в жизни широкоугольник. Им и упивался всю дорогу. Сегодня 35 мм — это практически нормальный объектив, примерно таковы все телефонные камеры. Можете себе представить, как утомляет полтинник, если ничего другого у вас нет. Узкий, бесконечно узкий взгляд — но ещё и не настолько внимательный, как у 100-200 мм. Юпитер-12 был просто глотком свежего воздуха в тёмном царстве). Сам КСП особого впечатления не произвёл. Я никого не знал, народ был невнятный, песенки так себе. Запомнился фотограф, уже, по нашим меркам, немолодой — что он делал в этом детском садике? — с настоящей старинной Лейкой. Камера была убитая, объектив (что-то вроде Руссара) он протирал пальцами — но это же была Лейка! Как он не боялся брать её в такое опасное путешествие, да ещё и бухать при этом не по-детски? На плёнке надпись: 14 апреля 1979.
Март опасный, непостоянный
После спячки вдруг просыпаются глаза: смотри, снег! смотри, ёлки! смотри, иголки! Внезапно прозрел, будто купил новые очки, или влюбился, или весна. Просто я фотограф, и взял новую камеру.
Ну да, новую. Horsemann multiformat сошёл с токийских стапелей лет тридцать тому назад. Потрудившийся, хоть и бережёный. Примерно, как машина доброго таксиста. Хром на углах изношен до латуни, объективы в следах невзгод и ремонтов. Протёртый мех тщательно подклеен. Скольких хозяев ты знал, старик? В довесок шёл тяжёлый противоатомный чемодан и куча аксессуаров, включая самодельную ручку. Вот только кассета всего одна.
До этого я всю жизнь снимал на 35 мм и особого горя не знал. Конечно, раздражало, что, например, деревья, или ткани, или небо выходят как-то условно-обобщённо — но полторы штуки баксов же! Вдовин меня уговорил.
С глаз спала пелена. Обыденные, надоевшие вещи приобрели глубину и объём. Мир стал невероятно чётким. Появилось много воздуха. Я неделями бродил по лесам вокруг Электроуглей и снимал, снимал… Тем более, что работы не было. Вообще-то там далеко не самые красивые места: сырые, мрачные. Горизонта нигде нет. Болота, Мещёра. Но что за беда! Только посмотрите, какая красота! Каждый кусок гнилой коры — дышит и живёт!
С одного из этих кадров (угадайте, с какого) началась работа в журнале «Семейный Доктор», мир праху его! Он помог мне пережить кризис-98, и, кажется, впервые в своей биографии я оказался хоть в каком-то коллективе, хотя бы и на фрилансе. Там же я опубликовал свой первый настоящий рассказ. И было всё это очень давно.
Фотокружок
Сорок лет тому назад, подумать только! взялся вести фотокружок среди «трудных подростков» при детской комнате милиции. По факту, половина из них была просто заброшенные, выпавшие из обычной жизни во «вспомогательную школу» — по пьянству и безалаберности родителей. Вторая половина — те, у которых отцы сидели. Эти были инициативны и предприимчивы.Но какими бы они ни были, это были, кажется, первые дети в моей жизни, которых можно было любить и быть ими любимым. Следующие появились… спустя много жизней, уже свои собственные — но это совсем другая история.
Культуристы
Слов «качок» и «качалка» тогда не было: 1981, февраль. Подвал дома 55 по улице Свободы. Красный уголок ЖЭКа. Сначала там была детская комната милиции и небольшой зал со сценой, где репетировал пенсионерский хор. Потом добавились эта комнатка и фотокружок для трудных подростков. Всё это, кроме хора, продвигал молодой и амбициозный участковый Юра Шумилов. Вероятно, он считал, что культуристов лучше иметь под рукой и видеть, кто и что они. Стратегически мыслил. Культуристы по-соседски попросили их сфотографировать, что я с удовольствием и сделал. Жалко, тема не получила развития. Посмотрите на их лица. Теперь таких не делают.
40year challenge
Раз пошла такая пьянка, выставлю и я свой. На фото помещение так называемой «кафедры». На 3й Тверской-Ямской в здании бывшего детского садика сотрудники ИПМ им. М.В.Келдыша АН СССР могли проводить занятия со студентами базовой кафедры МФТИ — вне основной территории Института, где и места не было, и допуск требовался. В этот садик посадили и нас, молодых сотрудников. Отдел расширялся, постройки — нет. Скрипучие деревянные полы, запах старого дерева. Курили везде. Время от времени к нам заходил на чай Сергей Павлович Курдюмов (сидит, справа). В то время ему едва исполнилось 50, он даже ещё не защитил докторскую, и в институте его звали запросто Серёжей (не мы, конечно, а старшие товарищи). Через 10 лет — всемирно известный, членкорр, директор Института. Его всегда переполняли идеи. И, как подозреваю, ему требовалась аудитория, чтобы выговориться и что-то сформулировать. Умер в 2004. Слева — Рита Бакирова, хороший человек, умерла в 1995. Барышня — Люда Николаева, теперь живёт в Париже.В центре — Володя Карпов, судьба неизвестна. Герань на окошке и графика на стенах — моя работа. Здание снесли в 90е.
Теперь немного о себе, такой уж жанр. Придя в Институт я, увы, совершенно не представлял, что делать. Ха, так до последнего дня и не узнал. СП, похоже, был единственным человеком, у которого были идеи, но я их не умел применить к собственной работе. Зато фотографировал я каждую свободную минуту (а также значительную часть несвободных) и при любых обстоятельствах. Слева на столе лежит крышка от объектива, считайте это автопортретом.
Святки
Старое фото, примерно середина 90-х. Андрусь зазвал нас с Костей в лес под Менделеево, в минус 20. Николашка с Викой кувыркались в снегу, как угорелые. Дети подвижны, снимать их трудно. Особенно с ручным фокусом, особенно в сумраке старого елового леса в короткий зимний день. Но как-то вот вышло, считаю, удачно. По крайней мере, для меня. Фото потом попало в журналы. Да, тогда выходили журналы на бумаге.
Бабушкин натюрморт
Бабушка, Ксения Федоровна, выращивала на даче георгины, помидоры, яблоки и много всего другого. Тыква, скорее всего, покупная. Помидоры, увы, мелкие, но таких огромных георгинов и ромашек никогда и нигде в жизни более не видел. Я в это время начал понемногу втягиваться в фотографию. Купил этот зверски широкоугольный объектив, Флектогон — 20мм/2,8. Купил тёмный фланелевый фон. И стал целенаправленно, хотя и не вполне осознанно, снимать, снимать. Изначально в верхней части кадра было уродливое яркое пятно. Оно закрашено тушью, вручную. Тушь, видно, потрескалась. Уж не знаю, хорош ли вышел снимок, или нет, но в нем каждая деталь напоминает о бабушке. Около 1980г.
Осколки
В начале нулевых ещё жил в Электроуглях. На станцию ходил по железнодорожным путям. Путей было много, там были линии на несколько заводов, множество стрелок. И светофоры на этих стрелках были всегда разбиты. Уж не знаю, кто их бил — мужчин от 20 до 40 в городе почти не было: кто кладбище, кто на зоне. Выходит, подростки.
Короче, собрал осколки — цветные стёкла всегда обожал. Зеленых и жёлтых там не было — только красные и синие, это были низенькие стрелочные светофоры, потому и битые. Мастерская была тогда в Большом Афанасьевском, в доме Николая Андреева. Работы было мало, делать было нечего — вот и игрался этими стёклышками. Клал их на просмотровый стол для слайдов и любовался. Конечно, плёнка не может передать этих красок, слишком уж они яркие. Только намекнуть, напомнить.
Даниловский колхозный рынок, 1975
Ещё из старого ящика — Даниловский рынок. Таким его мало кто помнит. Бесконечно можно разглядывать лица этих людей — они совсем другие. А кримпленовые платья!
Это был, вероятно, один из самых забытых и малопосещаемых рынков города. Я, вообще-то, хотел посмотреть Данилов монастырь, о котором прочёл в книжке — но не нашёл его, тупо не нашёл. После внимательного анализа данных, уже в другой приезд, через полгода весной, я таки увидел его — там была в то время детская тюрьма. Прикольно, охранялась она так себе, можно было всё разглядеть снаружи, встав на какие-то предметы, что там валялись, уже не помню точно, что. Но это было потом.
Взгляните на рынок: о футуристической блямбе ещё нет и речи. Монетный двор только строится. Половина мест на рынке пустует.
Кстати, вы знаете, что московские власти обязались к 2015 году ликвидировать все рынки вообще? Или, кажется, один оставят для музея, чтоли.