Цыгане здорового человека: на рынке продают изделия своего традиционного промысла — кованое железо. Скобы, петли для ворот, дверные пробои… Заметим, места с прилавком не взяли. Впрочем, тут его мало кто берёт — возможно, просто базарный день и мест на всех не хватает.
Три фото. На семинарах авторитеты меня ругали за такое: композиция ни к чёрту, все расползается не пойми куда и так далее. Я смутно чувствовал свою правоту. Но не умел оправдаться. Собственно, долго изучал композицию, выполнял все упражнения и легко мог бы… но было уже скучно. Снимал я тогда довольно много для любителя, и вот иногда вот эта куча народу в кадре вдруг начинала звучать единым оркестром, нужно было только его услышать. То есть такие кадры получались не слишком часто. Спустя годы я прочёл у Хулиганствующего элемента некие доводы, которые мог бы привести в свою пользу…
Улица 25 Октября, сегодня — Никольская.
Касимов – городок на Оке, в Рязанской области, с богатой историей. Некогда — столица ханства. Здесь правили Чингизиды. Рынок рабов, меха, мёда… Затем – уездный город. Небольшая торговля, жизнь которой давала река. Но река уступала первенство железной дороге, и торговля тихо угасала. Здесь мы видим, возможно, самую нижнюю точку его экономической траектории – 1978 год. Радиоэлектронный заводик, да швейная фабрика. Но какой же это был уютный и ласковый город! Не знаю, чем объяснить, но находиться там было так приятно, что не хотелось уезжать. В конце 1980х годов новый рывок ему дал завод по переработке золота, там тоже были свои, хм, особенности, почитайте, интересно. В наши дни там не был и не знаю, сохранился ли этот дух. Надеюсь, что да, и золотая лихорадка его не уничтожила. Будь благословен, Касимов!
В 70е ещё оставались островки старой купеческой Москвы, это один из них. Через год здесь всё снесли. Вы видели, какое теперь днище? Я не идеализирую прошлое, и не мечтаю вернуться в то время. Но хоть немножко этой красоты следовало бы оставить, на память. Таких домов теперь построить нельзя, ни за какие миллионы. Примерно в те годы я стал брать фотоаппарат в руки, так сказать, серьёзно. Боря Жданов убедил меня, что я крутой фотограф. Андрей Васильев отвел на курсы Баканова в Политех — и готово, глаза открылись. Кажется, первое, что они увидели — это то, что всё уходит. Люди мрут, дома ломают. Натура исчезала, гибла прямо на глазах, и её нужно было спасти, сохранить хотя бы в памяти. Чем я немедленно и занялся.
Около ДР Ильича всегда устраивали весенний субботник. Играла музыка, всем раздавали новенькие мётлы и лопаты и вообще было ощущение праздника. Помахав черенками часок, шли пить пиво. Никакого занудства — не то, что замогильные шествия под ледяным осенним дождём.
Что можно разглядеть на старых фото: 1. Курдюмов, как всегда, окружён молодёжью. 2. Работает один Саша Захаров — что ему сказали, то и делает. 3. Студенты старших курсов, официально ещё числятся в МФТИ, но на субботник выходят с базовой кафедрой. 4. Таня Елизарова — девушка высоких достоинств, ныне профессор. 5. У других организаций тоже субботник — и они взяли с собой кефир! В треугольных пакетах по пол-литра. 6. По Тверским-Ямским улицам ходил трамвай!! На самом деле не вполне ходил, это был длинный, на два квартала, разворот, который сначала сократили, потом убрали, а теперь продолжили до вокзала. Убрали трамвай в то время, когда весь квартал снесли и построили блатной дом (ныне 2я Тверская-Ямская 54), где впоследствии жил Ельцин. 7. Москательная лавочка на Лесной 15, по всей видимости, была не государственный, а кооперативно-артельной. Об этом говорит витиеватый герб на вывеске, похожий на герб Центросоюза. Лавочку держали армяне. В ней всегда пахло гуталином. В перестройку там открыли кафе «Цахкадзор», походу они же. А потом всё снесли и устроили бизнес-центр с кофешопами и секретаршами. Кстати, до революции там был публичный дом. Вокзал же рядом. Говорят, что и ближе к нашему времени кварталы эти сохраняли своё обаяние. 7. Весной воздух наполнен голубоватой дымкой и сиянием. Это не иллюзия, это пыльца.
Чего действительно жаль — домашнего уюта Тверских-Ямских. Двухэтажные домики, первый этаж каменный, второй деревянный. Дома стояли впритык, и в каждом фасаде была арка для въезда во двор, по бокам ворот — гранитные тумбы. В окнах бальзамин, кружевные занавески — у какой хозяйки лучше. Все дома разные, все разноцветные. У меня не осталось ни одного фото. Не успел.
Лев уговорил. У меня в то время, кажется, уже была Практика, но в поход отправился с Киевом, к которому как раз купил Юпитер-12, мой первый в жизни широкоугольник. Им и упивался всю дорогу. Сегодня 35 мм — это практически нормальный объектив, примерно таковы все телефонные камеры. Можете себе представить, как утомляет полтинник, если ничего другого у вас нет. Узкий, бесконечно узкий взгляд — но ещё и не настолько внимательный, как у 100-200 мм. Юпитер-12 был просто глотком свежего воздуха в тёмном царстве). Сам КСП особого впечатления не произвёл. Я никого не знал, народ был невнятный, песенки так себе. Запомнился фотограф, уже, по нашим меркам, немолодой — что он делал в этом детском садике? — с настоящей старинной Лейкой. Камера была убитая, объектив (что-то вроде Руссара) он протирал пальцами — но это же была Лейка! Как он не боялся брать её в такое опасное путешествие, да ещё и бухать при этом не по-детски? На плёнке надпись: 14 апреля 1979.
Сорок лет тому назад, подумать только! взялся вести фотокружок среди «трудных подростков» при детской комнате милиции. По факту, половина из них была просто заброшенные, выпавшие из обычной жизни во «вспомогательную школу» — по пьянству и безалаберности родителей. Вторая половина — те, у которых отцы сидели. Эти были инициативны и предприимчивы.Но какими бы они ни были, это были, кажется, первые дети в моей жизни, которых можно было любить и быть ими любимым. Следующие появились… спустя много жизней, уже свои собственные — но это совсем другая история.
Слов «качок» и «качалка» тогда не было: 1981, февраль. Подвал дома 55 по улице Свободы. Красный уголок ЖЭКа. Сначала там была детская комната милиции и небольшой зал со сценой, где репетировал пенсионерский хор. Потом добавились эта комнатка и фотокружок для трудных подростков. Всё это, кроме хора, продвигал молодой и амбициозный участковый Юра Шумилов. Вероятно, он считал, что культуристов лучше иметь под рукой и видеть, кто и что они. Стратегически мыслил. Культуристы по-соседски попросили их сфотографировать, что я с удовольствием и сделал. Жалко, тема не получила развития. Посмотрите на их лица. Теперь таких не делают.
Раз пошла такая пьянка, выставлю и я свой. На фото помещение так называемой «кафедры». На 3й Тверской-Ямской в здании бывшего детского садика сотрудники ИПМ им. М.В.Келдыша АН СССР могли проводить занятия со студентами базовой кафедры МФТИ — вне основной территории Института, где и места не было, и допуск требовался. В этот садик посадили и нас, молодых сотрудников. Отдел расширялся, постройки — нет. Скрипучие деревянные полы, запах старого дерева. Курили везде. Время от времени к нам заходил на чай Сергей Павлович Курдюмов (сидит, справа). В то время ему едва исполнилось 50, он даже ещё не защитил докторскую, и в институте его звали запросто Серёжей (не мы, конечно, а старшие товарищи). Через 10 лет — всемирно известный, членкорр, директор Института. Его всегда переполняли идеи. И, как подозреваю, ему требовалась аудитория, чтобы выговориться и что-то сформулировать. Умер в 2004. Слева — Рита Бакирова, хороший человек, умерла в 1995. Барышня — Люда Николаева, теперь живёт в Париже.В центре — Володя Карпов, судьба неизвестна. Герань на окошке и графика на стенах — моя работа. Здание снесли в 90е.
Теперь немного о себе, такой уж жанр. Придя в Институт я, увы, совершенно не представлял, что делать. Ха, так до последнего дня и не узнал. СП, похоже, был единственным человеком, у которого были идеи, но я их не умел применить к собственной работе. Зато фотографировал я каждую свободную минуту (а также значительную часть несвободных) и при любых обстоятельствах. Слева на столе лежит крышка от объектива, считайте это автопортретом.
Старое фото, примерно середина 90-х. Андрусь зазвал нас с Костей в лес под Менделеево, в минус 20. Николашка с Викой кувыркались в снегу, как угорелые. Дети подвижны, снимать их трудно. Особенно с ручным фокусом, особенно в сумраке старого елового леса в короткий зимний день. Но как-то вот вышло, считаю, удачно. По крайней мере, для меня. Фото потом попало в журналы. Да, тогда выходили журналы на бумаге.
Бабушка, Ксения Федоровна, выращивала на даче георгины, помидоры, яблоки и много всего другого. Тыква, скорее всего, покупная. Помидоры, увы, мелкие, но таких огромных георгинов и ромашек никогда и нигде в жизни более не видел. Я в это время начал понемногу втягиваться в фотографию. Купил этот зверски широкоугольный объектив, Флектогон — 20мм/2,8. Купил тёмный фланелевый фон. И стал целенаправленно, хотя и не вполне осознанно, снимать, снимать. Изначально в верхней части кадра было уродливое яркое пятно. Оно закрашено тушью, вручную. Тушь, видно, потрескалась. Уж не знаю, хорош ли вышел снимок, или нет, но в нем каждая деталь напоминает о бабушке. Около 1980г.
Ещё из старого ящика — Даниловский рынок. Таким его мало кто помнит. Бесконечно можно разглядывать лица этих людей — они совсем другие. А кримпленовые платья!
Это был, вероятно, один из самых забытых и малопосещаемых рынков города. Я, вообще-то, хотел посмотреть Данилов монастырь, о котором прочёл в книжке — но не нашёл его, тупо не нашёл. После внимательного анализа данных, уже в другой приезд, через полгода весной, я таки увидел его — там была в то время детская тюрьма. Прикольно, охранялась она так себе, можно было всё разглядеть снаружи, встав на какие-то предметы, что там валялись, уже не помню точно, что. Но это было потом.
Взгляните на рынок: о футуристической блямбе ещё нет и речи. Монетный двор только строится. Половина мест на рынке пустует.
Кстати, вы знаете, что московские власти обязались к 2015 году ликвидировать все рынки вообще? Или, кажется, один оставят для музея, чтоли.
Вот этот дом на углу — там была отличная кофейня, с прелестными пирожными — видите, освещена солнцем? Мы там бывали с Тусенькой. На другом углу того же здания, бульварном, тоже появилась отличная кофейня, но позже, в перестройку, когда первая исчезла. Справа напротив на углу же — МАТИ, авиационно-технологический, к моменту нашего повествования — угасающая богадельня с отрицательным конкурсом. В нём училась Ира Солдатова. Теперь там то же самое — городская дума.
Дальше наш взгляд поворачивает налево, к магазину рыба, на который впоследствии будет взирать бронзовый высоцкий, разводя руками. Дальше — вниз по бульвару, петлюровский дом — девочка в стильных колготках. Её товарищ совсем этого не ценит. Обратите внимание на прохожих, несут покупки в бумажном пакете. Одежда — костюм, галстук, плащ. Практически на всех мужчинах. Все женщины в платьях. Шляпы! Платки! На первом фото можно разглядеть, как тротуар подметает женщина в сатиновом халате — с красивой белой полоской по краю подола!
В моё время так называлась местность возле Павелецкого. Название было по улице, которая проходила параллельно Садовой от Серпуховского вала на Кожевники, если не до реки. По ней ходил трамвай. Слово зацепа тёмное, словари говорят разное. Как бы за цепью, будто здесь была таможня, но, вроде, таможни тут таки не было. А может, и зацепа была не здесь, а где-то, то ли на берегу, то ли вообще на Таганке.
В 70е кварталы между садовой и вокзалом расчистили от переулков и большой кусок улицы Зацепы растворился в пустоте. Трамвай, однако, остался. Сейчас и улицы этой нет, её перегородил слепой батуринский монстр. Трамвай пока частично сохранился — тут сходятся две линии, одна со стороны кожевников, на ней стоит фотограф, то бишь ваш покорный, а вторая из центра, идут потом обе налево к данилову, к вавилову. Из центра уничтожили, а та, что на снимке, пока есть. И сохранился прикольный маршрут, длительностью в полтора часа — от Кировской до Тульской или вроде, сейчас лень проверять. В те годы тульской не существовало, там были глухие снежные пустыни, где выл в голом пространстве ветер. Но трамвай туда зачем-то ходил.
Но вернемся к зацепе. Это место влекло меня своей странной, хм, пряной романтикой. Зацепа и окрестности павелецкого вообще имели дурную славу — воры, проститутки, скупщики краденого, грязные притоны… Место это было невероятно замусорено, было очень много съестных-закусочных заведений, что для москвы нехарактерно… Очень тянуло туда поснимать все эти Fleurs Du Mal, но прохожие неприятно косились, и зависать было неуютно.
Вот получилась почти круговая панорама, жалко, снимал без перекрытия. Знал бы, что так легко будет шить…
Сейчас всё повапленнное. Но по сути, ничего не изменилось, воры, проститутки, скупщики краденого. Могу рассказать о конторах вокруг много интересного.
Отчего 1975. Собственно, в тот год после госэкзаменов в институте образовалась дивная свобода и куча времени. Боря Жданов убедил меня, что я крутой фотограф и уговорил войти в их съёмочную группу оператором. Ну, а тем временем мне вдруг открылось, что можно вот так запросто ходить по улицам и снимать всё кругом, всё, что интересно. А не тётушек и дядюшек, от которых меня, если честно, тошнило. Я снимал и после, и даже больше, но каждый год был окрашен по-своему. На Зацепу я побежал в первую голову, это было такое маняще-опасное место.
Прикольная одежда на людях. Все в костюмах, кепки, женщины в платьях. Станция метро Павелецкая — отдельное здание. Но уже чешские трамваи и копейки.
В 114 школе я проучился два года, с 1970 по 1972. Прошел слух, что это какбы математическая школа, народ ломанулся. Принимали не то, чтобы с экзаменом, но с собеседованием и задачками. Статуса официальной математической школы, однако, не было. Но были два особых класса, из четырёх, где преподавал Игорь Константинович Сурин, знаменитый математик. Незадолго до этого разогнали математический интернат при МГУ, когда весь выпуск строем уехал в Израиль. Учителей разбросали по разным школам на окраинах — так в моей досягаемости оказался Сурин. Теперь мне понятно, почему именно его заставляли делать политинформации по красным дням, это было изощрённое издевательство. Сурина корёжило, но зато тягомотина была недолгой. На фотографиях видно химичку Лазаренко, привлекательную женщину и отличную учительницу. В этой серии, которая досталась из архива, к сожалению, нет физика Трикоза, Александра Семеновича. Не могу понять как получилось — ведь он провёл в запое почти непрерывно оба года — но я стал фанатиком именно физики. Наверное, его необыкновенная харизма и талант. Говорили, что он преподаватель института, выгнанный за пьянство. Поищу его фото. Здесь наша коллективная поездка в Загорск, фото у школы и футбольная площадка возле школы 173, где мы почему-то часто тусовались. Директором там была Раиса Аркадьевна Острая, как раз из того интерната.
