Брожу на окраине. Темнеет быстро — скоро равноденствие. В небе странные знаки: приближается буря. Только меня это больше не беспокоит. Все эти бури уже не мне. Другим. Что сказать им, о чем предупредить?
Город возвышается в наползающей тьме, как сатанинский замок. Да уж, царство мамоны.
Городов вавилонские башни,
возгордясь, возносим снова,
а бог
города на пашни
рушит,
мешая слово.
Улица муку молча пёрла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла,
пухлые taxi и костлявые пролетки
грудь испешеходили.
Чахотки площе.
Город дорогу мраком запер.
И когда —
все-таки!—
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло паперть,
думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!
А улица присела и заорала:
«Идемте жрать!»
Гримируют городу Круппы и Круппики
грозящих бровей морщь,
а во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея —
«сволочь»
и еще какое-то,
кажется, «борщ».
грустно. в словах твоих грусть.
Как ты?
Облако удивительное. Ариэль )
спасибо)
что-то заметил, что последнее время пишу очень желчные и сердитые тексты.
с чего бы?
устал, наверное.